Рецензия
Монголия в исполнении живого классика все больше напоминает вселенную «Marvel»
Середина 1930-х гг. Борис Солодовников, оказавшийся в Забайкалье «нежелательный социальный элемент», в двух общих тетрадях вспоминает, как попал в монгольскую армию военным советником и как штурмовал занятую китайцами крепость Бар-Хото. В хронику взятия твердыни вклинивается современность: то тут, то там Солодовников-ссыльный сталкивается с боевыми товарищами и артефактами дней минувших, и по ходу заполнения тетрадей события двадцатилетней давности обрастают новыми подробностями.
В предыдущих сериях: сыщик Путилин расследует убийство монгольского князя. Поручик Волков заступает на должность советника по экономическим вопросам при Богдо-гэгэне VIII. Барон Унгерн пытается воссоздать империю Чингисхана. В 1994 году писатель встречает внука белого полковника Казагранди. Спустя десять лет историк Шубин приезжает в монастырь Эрдэни-Дзу.
Я точно что-то упустил: следить за разрастанием вселенной Внутренней Монголии Леонида Юзефовича не легче, чем, скажем, держать в уме сюжеты всех фильмов «Marvel». Для почитателей творчества писателя «Бар-Хото» — тест на знание монгольской саги. Того, что в поп-культуре называется пасхалками — то есть дружескими подмигиваниями читателю, — здесь хоть отбавляй: семидесятишестилетний автор по-мальчишески пихает тебя в бок, заговорщицки ухмыляясь: «Узнал, откуда?» Вот подхорунжий Цаганжапов гонится за Унгерном; вот Абатай-хан, в Сводной бригаде чьего имени служит Борис, везёт статую Будды в Эрдэни-Дзу; сам Солодовников известен любителям исторических детективов ещё с 2001 года. В романе «Князь ветра» иные его записки изучает литератор Сафронов: фрагмент бытоописания монголов процитирован в начале «Бар-Хото», а сцена отрезания ушей перекочевала из «Князя ветра» с заменой одного лишь имени — был Баабар, стал Дамдин. Таким образом, «Походом...» можно начать покорение сада расходящихся монгольских тропок тем, кому знакомство с Леонидом Абрамовичем только предстоит.
Но есть ли в «Походе...» что-то кроме удачных самоповторов, вариаций на уже пройденные темы? В трёх сотнях страниц сосредоточено запредельное количество мощных идей, неожиданных сравнений и поразительных по ценности сентенций. «Телесная опустошенность блаженно и при этом болезненно сочеталась во мне с наполненностью души. Помню, я тогда подумал, что единство двух этих противоположных состояний и есть счастье». «По его ледяному спокойствию можно было понять, насколько он не в себе». «Новая тетрадь — это новая жизнь». Проза Юзефовича похожа на забайкальскую осень: ясная, тёплая, безветренная, тихая. Мало с чем сравнимо читательское наслаждение, когда натыкаешься на слова вроде абриса, диабаза или комбижира. Текст подогнан так плотно, спаян так крепко, заварен так густо, что работа редактора, думается, ограничилась отправкой рукописи в печать. Сверхурочно трудясь на приисках, где добывают словесную руду, писатель коснулся киркой золота — в смысле, Золотого века русской литературы. Как от вершины к вершине разносится по горной цепи эхо, так в «Походе..» слышны отзвуки «Капитанской дочки», «Тараса Бульбы», «Севастопольских рассказов».
Впрочем, вымысла здесь тоже предостаточно: осада Бар-Хото придумана Юзефовичем, хоть и не без прототипов. Со штурма крепости верблюдами «Поход...» из документалистики с допущениями мутирует в эпическое фэнтези. В воздухе витают дакини — злые духи-женщины. В кровожадного астролога Зундуй-гелуна вселяется бог войны Чжамсаран. Когда Солодовников метафорически описывает рынок, после наступления вернувшийся к торговле: «Марс только-только вложил меч в ножны, — а тут уже царил Моммона» — ей-ей, видишь и первого, и второго. Ещё немного, и каменные тигры, охраняющие крепость, оживут.
С азартом всемогущего демиурга Юзефович смешивает историю и фантазию, сплетает прошлое и настоящее, тасует слухи и факты, меняет местами условных героев и злодеев. С разных перспектив один и тот же поступок может показаться как преступлением, так и подвигом: писатель не отказывает себе в удовольствии сначала убедить читателя, а потом разуверить, оставив в растерянности.
«Поход на Бар-Хото» авторского жанрового определения не имеет: то ли сжатый роман, то ли размашистая повесть, то ли... По меткости и изящности мыслей — поэма в прозе, могучая стрела, не отклоняющаяся от избранного курса. Курс — трагедия в понимании Гегеля, как трактует его Юзефович: «Не история с плохим концом, а история борьбы, которую ведут две силы, каждая из которых обладает частью правды, но принимает эту часть за целое». Этим «Поход на Бар-Хото» схож с «Илиадой», к чьим мотивам писатель подступался не реже, чем к Монголии. В списках литературных премий рядом с произведениями молодых авторов маленькая книжица Юзефовича смотрится странно. Всё равно что Агамемнон по возвращении домой решил бы наградить медалью «За взятие Трои» особенно отличившихся воинов: Нестора, Диомеда, Неоптолема, Идоменея и — среди прочих — Посейдона.
