Review
Теодицея — оправдание Бога — это философская проблема, на базе которой строится роман Саши Николаенко. Как совместить существование зла и представление о всемогущем и всеблагом Творце? Да никак! Не будет в этой книге, написанной изящным белым стихом, никакого оправдания ни Богу - Творцу вселенной, в которой властвует ад и смерть, ни человеку - «муравьиному богу», который реализует свое богоподобие в том, чтобы стать палачом для муравьев, кошек, собак и своих близких.
«Муравьиный бог» — это не столько реквием, сколько гимн безысходности. Принять эту книгу как исповедь отчаявшегося сердца, как плод авторского личного опыта — нелегкое испытание для души. Гораздо проще погрузиться в его глубину, вооружившись знанием литературного и философского контекста.
Сложные вопросы богу задает мальчик Петя, которого всячески тиранит сумасшедшая бабушка. Сюжет, очевидно, опирается на бестселлер Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Только у Николаенко все намного страшнее: мама и папа умерли, так что Петя самая настоящая круглая сирота, и некому спасти его от страшной любви-ненависти своей бабки. Голос бабы Веры невозможно перепутать — это же Нина Антоновна, ужасная бабушки из той же книги Санаева: та же изобретательность в произнесении проклятий, та же неистощимость в ненависти.
А еще «Муравьиный бог» — это своеобразный негатив романа Саши Николаенко «Небесный почтальон Федя Булкин», в котором юный герой, как и герой «Муравьиного бога», вопрошает Творца о смысле страданий.
В романе изображен самый настоящий ад, но его образ построен на литературных реминисценциях и очень хорошо нам знаком. Можно сказать, что это окультуренное, «прирученное» отчаяние Серебряного века, а значит в нем уже можно жить, сохраняя себя.
Юный герой романа созерцает ад природы, в котором обреченные на смерть существа поедают друг друга как бы глазами Николая Заболоцкого, прозревает в мире «злого бога», «бессильного Христа» как бы сквозь призму прозы Алексея Ремизова, Леонида Андреева, и мыслит с оглядкой на весь философский контекст русского религиозного Ренессанса начала XX века с его имморализмом и опасными играми в человекобога, размышляет о всеобщем воскрешении мертвых так, как будто прочел труды Николая Федорова.
Вообще Петя — это персонаж весьма условный, не столько ребенок, сколько философ, пытающийся выжить в абсурдном мире.
В результате получилась вещь неординарная, неровная, построенная на контрастах: по форме - гимн, по смыслу — проклятие. Книга как целое кажется крепкой конструкцией из литературных и философских реминисценций, а внутри текста есть очевидные структурные сбои — неуместные повторы, длинноты, пробуксовывание смысла, работа на инерции стиля. Да, даже белый стих может быть инерционным.
Есть и ярчайшие моменты, потрясающие образностью, концептуальной наполненностью и глубиной: чучело, распятое на кресте, олицетворяющее собой бессильного Бога, рукотворные Помпеи для муравейника, который сжигает мальчик Петя, чтобы почувствовать свою власть и богоподобие, светлая девочка Саша, у который в лучах заходящего солнца загорается нимб над головой.
Но главный контраст — между искренностью и сделанностью. В книге есть и то, и другое: и плач о погибающем мире, и сконструированные схемы. Все предзадано: если яблоко, то червивое, если мама, то мертвая, если герой нашел птенчика, то его съест кот. Кот тоже умрет. И собака умрет, и хозяйка их умрет, а лето кончится. Фамилия Пети, конечно, Преображенский, вдруг мы не догадаемся, что именно преображения не хватает этому миру? Ну, а бабушку зовут Вера, что тоже вполне символически.
Нас настойчиво подводят к выводу: жизнь — это ад, сотворенный вселенским палачом. Ее невероятная красота, избыточная щедрость, обещание счастья — всего лишь приманка для простаковых, наподобие манки, которую баба Вера скармливает муравьям. Манка набухнет и разорвет их изнутри.
Остается лишь «почтительно возвратить билет», присоединившись к бунту Ивана Карамазова. Так и сделает дед Петруши — парализованный живой покойник, который от безысходности стучит кулаком в стену и кричит непечатное слово. Он совершит самоубийство — и этот поступок в образной системе романа выглядит как единственно достойный ответ на тотальное унижение, которым подвергается несчастный человек.
И снова аллюзия: светлая девочка Саша в конце романа умирает мучительной и страшной смертью от укуса бешеной собаки, в отчаянии и ненависти к мирозданию. Как тут не вспомнить затравленного псами малыша из притчи Ивана Карамазова?
После смерти Саши нельзя не признать: Петя, отвергающий «муравьиного бога» — прав. Но в самой однозначности этого вывода мне видится главный художественный изъян книги. Можно всерьез спросить: благ ли Бог? или он жесток? И ожидать окончательного ответа. Но нельзя этот ответ получить, находясь в рамках изящной словесности.
Муравьиному богу нет оправдания, но настоящий Бог не оправдывается перед Иовом. Он являет ему Себя в блеске творческой славы, снимая тем самым все вопросы.
