Дмитрий Данилов — драматург («Человек из Подольска», «Серёжа очень тупой»), прозаик («Описание города», «Есть вещи поважнее футбола», «Горизонтальное положение»), поэт. Лауреат многих премий. За кажущейся простотой его текстов прячется философия тонко чувствующего и всё подмечающего человека, а в описаниях повседневной жизни — абсурд нашей действительности.
Главный герой новой книги «Саша, привет!» живёт под надзором в ожидании смерти. Что он совершил — тяжёлое преступление или незначительную провинность? И что за текст перед нами - антиутопия или самый реалистичный роман?
«Книга Дмитрия Данилова вроде бы про будущее, но мир предельного комфорта и тотальной несвободы, в котором очутился герой романа, кажется подозрительно знакомым: это прогноз на завтра, который сбывается уже сегодня. Но даже в этом клиентоориентированном застенке Данилов видит жизнь и рассказывает о нём с иронией и нежностью — значит, поживём ещё». Юрий Сапрыкин
«Ты ещё жив. Но уже мёртв. Люди равнодушны и себялюбивы. Люди добры и бескорыстны. До тебя никому нет дела. Ты не одинок. Каждый раз мы выбираем одно из двух. И только Дмитрий Данилов выбирает всё сразу». Мария Галина
Расскажите о книге
в социальных сетях:
Review
Роман Д. Данилова «Саша, привет!» вышел в конце января 2022 г. История о филологе Сереже, попавшем за секс с несовершеннолетней на Комбинат и обреченном на мучительное ожидание смерти, привлекла внимание критиков и породила немалое количество рецензий. Текст, в который «каждый вчитывает <...> то, что хочет», вызвал разнообразные оценки: каждый критик по-своему смещает акцент — и, в зависимости от выявленных признаков, хвалит или хоронит роман. «Саша, привет!» интерпретируется и как политический выпад автора, и как «антиутопия комфорта», и как антиутопия «экзистенциальная», мишень которой — равнодушное к «памяти смертной» общество...
Ключевой для понимания текста интерпретацией становится мысль о мире, в котором государство неуклонно «расчеловечивает» граждан. Центральным нервом является не столько равнодушие людей, которые «молчат и с мертвецким спокойствием принимают все происходящее вокруг», сколько их нежелание слышать и слушать друг друга. «Вайб российской антиутопии» заключается в абсолютной коммуникативной неудаче, осознанно и неосознанно порождаемой героями. Ключ к пониманию происходящего обнаруживается в словах человека в черно-сером (напрашивается аналогия с пьесой Л. Андреева «Жизнь человека»), который с флегматичностью Смоктуновского-И.О.О. говорит Сереже: «Просто молчите сейчас и молчите дальше, всегда».
Бессмысленные, затянутые диалоги, напоминающие импровизацию слабых актеров, построены по уже знакомому читателям Данилова принципу: абсурд вытекает из полной невозможности предсказать, какой фрагмент произнесенного тобой предложения будет подхвачен собеседником (ведь иерархия смыслов отсутствует), в каком ключе он отреагирует на вырванную из контекста фразу — и куда после этого свернет разговор. Неуправляемость коммуникации, важнейшего инструмента объединения людей, — вот главная причина гибели человечества. Даже филологи признают свое бессилие предсказать финал лекции: спор студентов о трехзвездочном отеле максимально неуместен и нелогичен. На фоне потери контакта тотальное спокойствие государственной машины (классический для хоррора прием контраста между хладнокровием убийцы и творимым им безумием, что в романе работает сильнее запланированной автором антитезы «вежливизации» и недопустимой СК) вполне закономерен. «Саша, привет!» — это роман о рассыпающемся диалоге.
Распад коммуникации приводит не только к гибели человека, но и к полному языковому обессмысливанию повествования. По какому принципу строятся наигранно равнодушные описания, напоминающие пародию на совет писателю не называть чувства героев напрямую? Воспринимающее сознание, внутренний монолог Сережи не только не поддерживается оптикой («камера» дает осечку и «влезает» в голову героя лишь в паре мест: «Сережа наблюдает проносящиеся мимо него <...> здания, и ему как-то все равно, и уголком сознания он думает, какая, собственно, разница и зачем это все»), но и в целом построен на отсутствии ассоциативных связей, что несвойственно потоку сознания. Прием рушат и периодические комментарии в стиле «а зря».
Поскольку автор настаивает, что текст «будет чем-то вроде кино», представим, что роман — это записанный на диктофон полилог на съемочной площадке, где каждый — от режиссера («Наверное, подробные описания излишни») до шофера Палыча («Стоит, как идиот, на Красной площади, смотрит на все вот это») — комментирует сюжет, перебивая собеседника. Безусловно, некоторые фразы можно отнести и к воспринимающему сознанию Сережи («<...> в прекрасном цветущем саде. Или саду. Как правильно?»), и к ритмизованной, сбивающейся на звукопись прозе автора-поэта («Наконец человек отрывается от созерцания парка и продолжает идти туда, куда он шел. Человек идет туда, куда он шел. Он идет, идет и наконец приходит туда, куда он шел. <...> Мысль тупеет, упирается в тупик»). Текст оказывается свернутой пьесой или киносценарием со сломанной четвертой стеной.
Роман приобретает художественную законченность благодаря возникающей атмосфере равнодушия и апатии. Автор творит страшный мир, который настолько бесцветен, что повторяющиеся бытовые сцены описываются наспех, стремятся «слипнуться в сплошной серый комок» — а в экранизации пьесы Данилова «Человек из Подольска» (2020 г.) именно эти, с дергающейся, ускоряющейся камерой, кадры изображают судорожные метания героя по коридорам в тщетных поисках свободы.
Главный герой — не «способный на активное сопротивление протагонист», а смирившийся с безумием государства неудачник, герой нашего времени, который идет по пути наименьшего сопротивления. Даже для объяснения с Илоной Сережа, совсем как «пропивший глобус» географ, не находит ни сил, ни правильных слов и оправдывается неизбежностью смерти. Мир, в котором люди пытаются «как-то коммуницировать»; мир, в котором после фразы «Теперь я буду рассказывать вам о том, что я чувствую, находясь здесь, в тюрьме» герой теряет подписчиков; мир, в котором преподаватель-филолог реагирует на любой вопрос студента фразой «Вы о***ли?» (или, изощренно унизив спросившего, отправляет группу читать Википедию); мир, в котором человек всеми силами стремится избежать общения, — обречен.
В таком ключе и «что-то вроде хеппи-энда» — финал закономерный. Роман, построенный на равнодушии, должен иметь такую — по обе стороны спектра — концовку: какая разница, расстреляли Сережу или нет? Ощущение хаоса и неуверенности выливается в тотальную пустоту, а иллюзия свободы выбора предсказуемо уводит в небытие.